Звукоимитация использовалась и сохранилась до сих пор в фольклоре коренных народов Сибири, например, тувинцев, алтайцев, бурятов. По данным музыковеда-фольклориста Ю.И. Шейкина, в музыкальном фольклоре удэгейцев, например, существует особый вид вокального творчества «диганаини», что буквально означает «издавать звуки или петь, подражая голосу зверя или птицы». Сходный жанр обнаружен и у других тунгусо-маньчжурских народов: «дилган» у негидальцев, «дзилдан» у ороков, «дзилган» у маньчжуров[1].

У башкир же она сохранилась в меньшей степени, хотя, как и у других кочевых народов, подражание звукам природы в прошлые века у них было довольно развито.

Звукоподражание как разновидность национального творчества башкир отметил в конце XIX в. этнограф, фольклорист С. Г. Рыбаков. Он писал, что «звукоподражательное искусство у башкир довольно развито и оно исконно существует у них». В одной из башкирских деревень он встретил мастера «петь по-птичьему»: «…Во время моих разъездов по Орскому уезду в деревне Темясово Бурзянской волости мне сообщили, что в этой деревне живет башкир Мансурка, умеющий изображать, как поют различные птицы. <…> На мою просьбу изобразить, как поют птицы, он широко улыб­нулся и законфузился было, и стал показывать свое искусство. Начал он с изображения лебедя. Вытянув свою физиономию, закрыв рот и нос, стал издавать в высшей степени странные, своеобразные звуки полузакрытого харак­тера… эти звуки действительно были похожи на что-то птичье, но вместе с тем ясно слышалась мелодия. Это лебединое курлыкание слушалось прямо с удовольствием, так это было не обычно, искусно и вместе с тем приятно. Затем Мансурка, сильно улыбаясь под впечатлением общих одобрений, изобразил, как воркуют голуби. Буквы башкир произносил несколько глухо. Далее артист показывал, как свистит и трещит одна полевая птица, кажется, стрепет, и все это было очень своеобразно и правдоподобно. В других местах я слышал инструментальные мелодии, испол­няемые на курае, имеющие целью подражание кукушке. Так, в деревне Ташбулатово Верхнеуральского уезда дудочник (курайсы) Магафур Каракеев играл мне так называемый «Какук», ‒ приводится в книге «Музыка и песни уральских мусульман с очерком их быта»[1].

В Кананикольской волости Орского уезда этнограф записал с игры крещеного башкира Ивана Лукманова мелодию под названием «Сынрау-торна», «подражащую пению каких-то особенных журавлей белого цвета. Звукоподражательности в ней меньше; зато она останавливает внимание силою мелодического оборота», сообщает этнограф.

В древних инструментальных мелодиях башкир, таких как «Сынрау торна», «Кукушка», «Аҡ яурыңлы сал бөркөт» («Белоплечий седой беркут»), действительно, большую роль играет звукоподражательность: имитируются клёкот журавлей, голос кукушки, отчаянный крик беркута, ищущего, согласно легенде, своих птенцов. Как пишет известный музыковед Г. С. Галина, «для этого используется редкий прием – акцентируется VII вводная ступень в мажоре». По ее словам, очевидно, что эти наигрыши возникли на основе тотемистических воззрений народа. Башкиры верили в родство между группами людей (обычно родами) и некоторыми животными. Все это находило отражение в творчестве, фольклоре наших предков. Так, в ритуальной музыке башкир во времена язычества присутствовали попевки с элементами звукоподражания голосам птиц. Они могли служить мотивами заклинания, тотемного поклонения. По прошествии времени ритуальные попевки лишились магической функции и изменилось их назначение.[2]

Позднее во время обрядов, отражающих культуру животных и птиц, наши предки устраивали заклички – небольшие сигнальные попевки с элементами имитации голосов птиц, исполняемые одноголосно отдельными участниками обряда или в унисон хором, пишет в своей книге «Башкирская этномузыкология» музыковед В. Ахметжанова: «Основу возгласов кличей составляют трихордовые, секундовые мотивные построения. Тексты их импровизировались сходу, напевы не были постоянны». Например, были такие заклички: «Выходи, солнце!» («Ҡояш, сыҡ!»), «Выкрики в лесу» («Урманда ҡысҡырыу»), «Выкрики журавлей» («Торналар ҡысҡырыу»). Обряды «Праздник грачей», «Воронья каша» сопровождались звукоподражанием, исполнением плясок, имитирующих повадки птиц, под аккомпанемент кубыза. Также это инструментальные пляски «Тетерев» («Кор»), «Глухариная игра» («Һуйыр уйыны»), «Кукушка» («Кәкүк), «Голубь» («Күгəрсен»). Типовые интонации звукоподражания в мелодиях реализуются при помощи ритма, тембра (регистра) определенных интервальных соотношений, подчеркивает Н. В. Ахметжанова. Также у башкир встречались словесные приговоры детям с передразниванием птичьих голосов.

Публицист, прозаик П. И. Добротворский в книге «В глуши Башкирии» (1901), в рассказе «Соловей» повествовал о трагической жизни башкира по имени Ахмет, который прокармливался за счет умения имитировать звуки природы.

В путевых записях по результатам экспедиции по Башкирии в 1770 году ученый-путешественник И. И. Лепехин рассказал, как безымянный башкирский сэсэн исполняет кубаир: «Старик лет в 60 …запел песню, называемую «Карай юрга». Песня cия у них за самую веселую почитается. Старик, припевая сию пеcню, <…> ударил и в три ноги: и тогда открылся Башкирский бал. В пляске своей башкирцы много кобенятся, и стараются так же телодвижением выражать слова, в песни содержащаяся. По окончании бала завели они другое, что можно назвать передразниванием. Они голосом своим подражали крику как зверей, так и разных птиц, и так удачливо, что с трудностью распознать можно было крик настоящей птицы от башкирскаго…»[3]